Мы приземлились в аэропорту Бен Гурион в пять утра. Из
кондиционированного самолёта вышли в новую жизнь. Стоял хамсин. Моя первая
мысль на земле Израиля: ну всё, оставшуюся жизнь придётся жить в сауне. Это был
шок. Потом начались процедуры получения документов, всяческих оформлений,
фотографирования. Через полгода, когда Лёшка прилетел в страну и посмотрел в
наш «теудат оле» он вздохнул и сказал: похоже, что Ире сказали, что Гриша
беременный. Мы ехали в Рамат Ган, где жили Наташа в Володей, племянница Шели
Соломоновны. Гришин папа и Шеля Соломоновна ехали к ним, а нам Наташа сняла
квартиру не далеко от них. По дороге я больше всего недоумевала, что это за
бесчисленные полиэтиленовые пакеты валяются в полях. Не могла себе представить,
что это мусор. Мы уезжали из страны, где пакеты от молока мыли, сушили и в них
давали детям бутерброды в школу. А красивый пакет с картинкой мог быть неплохим
подарком. Но и мусор так в Киеве не валялся.
Несмотря на хамсин, в квартире было прохладно, и моё
настроение сразу улучшилось. Кое-какие продукты, кровати родителям и некоторые
мелочи Наташа с Володей нам приготовили. Надо было устраиваться, обустраивать
быт, доставать мебель, покупать электротовары (деньги нам выдали ещё в
аэропорту) и главное, осваиваться в новой жизни. Наташа отвела нас в
поликлинику, показала, где банк, нам объяснили, где центр города и как туда
ехать. А дальше мы сказали, что справимся сами.
Охота за мебелью была настоящим спортом. Мы приехали
накануне праздников Рош за Шана. Многие выбрасывали ненужные вещи. Соседи по
дому буквально в первые дни предложили диван. Ещё один мы с Нинкой нашли, но
довольно далеко. Попробовали его вдвоём дотащить, но поняли, что такими темпами
будем идти всю ночь. Поэтому я прямо посреди улицы уселась на диван –
сторожить, а Ниночка пошла за подмогой. Стулья мы собирали повсюду и давали им
имена. Один был такой добротный, прочный и тяжёлый. Мы его назвали Собакевич.
Был один стул, выломанный из ряда стульев как в кинотеатре. Сбоку у него торчал
соединительный прут. Но главное - на них можно было сидеть. Мебель для салона
мы купили у «альтизахена». Вполне оказался приличный салон, послужил ещё
несколько лет в Беэр Шеве.
Я выучила, что выходить в центре надо там, где висит
огромный рекламный плакат – белый медведь удобно расположился на матрасе. Эти
медведи, рекламирующие фирму Аминах, были тогда повсюду. Но там, возле
остановки, плакат был просто грандиозный. Хорошо, что его заменили только через
пару месяцев, когда я уже ориентировалась.
Наши киевские друзья, которые уехали раньше нас, сразу
приезжали нас навестить. Многим мы везли письма от родных. Взамен мы получали много практических советов.
Приехали Жанна с Мариком и с Жанной мы пошли в супер на экскурсию. Узнала, что
такое «мивца». Системы скидок в Киеве не существовало. Игорь советовал не есть
в кафе, а забирать с собой – так дешевле. И воду, оказывается, надо носить с
собой.
В один из первых дней Гриша сказал, что надо пойти
получить Дапей Загав – телефонную книгу. Вот без телефонной книги жить
невозможно. И так как у него было много дел, то за книгой отправилась я.
Доехала до белого медведя, дальше по улице Бялик до Безека. Оказалось, что я
пришла к перерыву и надо час ждать. Дождалась и получила тяжеленную телефонную
книгу. Итак, на плече у меня сумка с водой, под мышкой Дапей загав, и я шагаю
домой пешком – экономия. Посередине попадается какая-то забегаловка, где я
покупаю питу с салатами и гордо ухожу с ней в руках (зубах) ибо опять же
экономия. Дохожу до ближайшей скамеечки
в тени и присаживаюсь поесть. Напротив, через дорогу, мэрия Рамат Гана. И всё
это происходит накануне праздника Рош за Шана, то есть Нового года. Ко мне
подходит какой-то мужик и начинает предлагать 50 шекелей. Немалые деньги, но я
гордо отказываюсь – с чего бы это мне, честной женщине, за здорово живёшь
предлагать шекели. Вокруг меня пританцовывает пацан, выбежавший из соседнего
магазина. Он приговаривает одно слово – типша. Кто такая типша я не знаю, но
подозреваю что-то не хорошее. А мужик все пытается отдать мне деньги, а пацан
всё поёт своё «типша», и я чувствую себя очень неуютно, но встать не могу,
иначе у меня всё из рук посыплется. Словом, побыстрее запихиваю в себя питу. А
мужик, к моему удивлению, отдаёт денежку довольному пацану. Я ухожу. Дома
выясняется, что типша – это дурочка. И я таки и вправду дурочка, поскольку
мужик был от мэрии, которая выделила некоторую сумму, чтобы поздравить жителей
с праздником и раздать тем, кто окажется поблизости по купюре. Это нам потом разъяснили
Наташа с Володей.
Возле нашего дома небольшой торговый центр - продуктовый
магазинчик, хозяйственный. Остальных не помню. Заходим с Ниночкой в магазинчик,
и я вижу на полке солёные огурцы на развес. И так мне захотелось огурец! Я
прошу «мелафефон эхад» и тычу пальцем в банку, а потом поднимаю вверх в смысле
- одну штуку. Продавец спрашивает- как давно мы в Израиле и узнав, что три дня,
сзывает всех вокруг: смотрите! Они у Израиле три дня и уже знают слово
«мелафефон»!
С этим же продавцом был другой курьёзный случай. Прошло
уже несколько месяцев. Я уже как-то с трудом могла слепить пару слов в фразу,
но слова путала безбожно. Мне понадобилась фасоль (шуит). Захожу в лавочку, ищу
на полке, где обычно она стоит и не нахожу. Спрашиваю -эйфо шуаль?, то есть где
лиса. Продавец смотрит на меня не понимая,
и задаёт естественный вопрос: эйзе шуаль?, то есть какая-такая лиса? Я,
естественно, уверенно отвечаю: лаван!, то есть белая. Тут он совсем растерялся.
А я уже сержусь и уверенно заявляю: этмоль хая по!, то есть вчера была тут- и уверенно
показываю, где именно вчера была белая лиса. Так я и ушла без фасоли.
Что больше всего поразило меня в первые дни. Две вещи.
Первое: автобус останавливается не на каждой остановке, а
та, где есть пассажиры на остановке. или кто-то звонит, что ему нужно выйти. Я
вспоминала киевские трамваи и троллейбусы, которые бессмысленно останавливались
на каждой пустой остановке длинных маршрутов.
Второе. Рулончики с номерками в поликлинике, конторах и
прочее. И никаких «вас здесь не стояло» или «женщина, запомните меня, я сейчас
вернусь». Всё просто. Есть номерок – твоя очередь без всяких споров.
Израиль, безусловно, сложная страна, с большим количеством
проблем. Но одно бросалось в глаза сразу – это толерантность. Хочешь -ходи в
шлёпанцах и шортах, хочешь- в туфлях и платье. Хочешь – соблюдай традиции, а не
хочешь – ешь свиную колбаску и запивай её молоком, твоё дело. Потрясло
отношение к инвалидам. Во время праздника на площади в кругу танцующих девочка
на инвалидном кресле. И одноклассники с ней танцуют, поворачивают кресло и всем
им весело. В Киеве такую девочку бы держали в специальном интернате. и на
праздничной площади ей бы точно не было места. Поражала и безопасность. Весной
92-го Лёнины одноклассники часто оставались у нас ночевать – ехать поздно через
весь город было небезопасно. А здесь мы
засиделись за полночь во дворе с гостями. Было жарко и во дворе ночью приятней.
Вдруг из дома выпархивает девчушка лет пятнадцати и идёт гулять. Мы с Гришей
замерли, а Марат, который прожил уже полтора года в стране, успокоил: всё
нормально. Сейчас, к сожалению, ситуация не такая благополучная.
Конечно, изобилие товаров не могло не поражать. В витрине
магазина хозтоваров меня очаровал ярко-красный
совок для мусора с длинной ручкой – красиво и удобно. Вспомнилось, как Мариам
Самсоновна говорила о своей маме, что она трижды начинала жизнь сначала с совка
для мусора (после гражданской, в эвакуации и после возвращения в Киев). И хотя
у нас был совок, положенный в контейнер, я радостна явилась домой с
приобретением.
Выбор в молочном отделе просто шокировал. Я так люблю все
эти милки, творожки и прочие радости желудка. Правда, через пару месяцев я
взяла себя в руки – слишком быстро я стала поправляться.
В магазине игрушек Гриша грустно заметил – у наших детей
украли детство. На самом деле это и верно и не верно. Я до сих пор помню
любимые игрушки, свои и моих детей. Могу рассказать, как звали моих кукол и
помню, как чудесно пахли чешские карандаши для рисования. Современные дети,
заваленные игрушками, не понимают счастья новой, так давно желанной игры или
куклы.
Наши контейнеры пришли на удивление быстро. Мы получили
извещения буквально через неделю. Все вещи были в целости, почти ничего не
побилось. Пропал только большой энциклопедический словарь и почему-то оказался
лишний ковёр. Наверное Лёшкин, решила я, и сложила его вместе со всеми
остальными Лёшиными ящиками.
Больше всего было новых, незнакомых фруктов и овощей. Все
наши друзья-старожилы (полгода в стране или год) расхваливали авокадо и
делились рецептами. А какой он из себя, этот авокадо -поинтересовалась я.
Зелёный, больше груши, меньше арбуза – примерно такое описание мы получили. В
ближайшие дни я послала Лёню за авокадо, овощной был рядом. Лёня принёс нечто,
соответствовавшее описанию. И я приготовила первый салат из авокадо по
Лоркиному рецепту: пожарила лук, добавила к мякоти авокадо, чуть посолила,
поперчила, смешала с майонезом. Вкус был необычный, но все съели с
удовольствием. Позже выяснилось, что это был не авокадо, а манго. Больше я этот
эксперимент не повторяла, а авокадо мы все очень любим.
За продуктами раз в неделю мы ездили на шук (рынок)
Кармель в Тель Авив. Это совершенно замечательный рынок, с таким изобилием
красок и запахов, как нигде больше. Или мне так кажется, потому что это как первая
любовь. Мы там покупали и овощи-фрукты, и мясо, и даже сыр. Если видела новый
фрукт, покупала хоть одну штучку – как не попробовать что это такое. Что-то
понравилось, что-то нет. Разочаровывали яблоки, мой любимый фрукт. Мне все
сорта казались слишком сладкими и не вкусными. Смирилась с зелёными «бабушка
Смит», но киевского разнообразия с белым наливом, антоновкой, славой
победителям всё же не хватало. Сейчас привыкли, появились другие любимые сорта.
Та же история была с помидорами. Я была не одинока – вся алия выдвигала к
Израилю те же претензии. Были нытики, которым всё было плохо, были оптимисты.
Но это уже зависит от того, что у человека внутри, а не снаружи. Интересно, что один мой приятель-француз
рассказывал про точно такие же жалобы его соотечественников. Ещё одним
разочарованием была клубника. Когда она появилась ближе к зиме, нашему восторгу
не было предела -ягоды были огромные, красивые, яркие. Восторг прошёл быстро –
не тот вкус! Надо заметить, что наша алия очень способствовала развитию
клубниководства. Появились новые сорта, ароматные и сладкие.
Когда я начала работать на алмазной бирже, а Лёня уже
учился в университете, мы встречались возле входа в рынок по пятницам. Пятница – короткий день и я ехала прямо с
работы. А Лёня успевал заскочить домой, взять две сумки-тележки и приехать на
встречу со мной. Мы оба были голодные к этому часу и первым делом шли
перекусить. Со стороны улицы Аленби была отличная шарменная с огромным прилавком с
салатами прямо на улице. Бери питу и набивай её чем хочешь и сколько хочешь. Мне
к такой пите и шуарма уже была не нужна. Однажды мы оба приметили какой-то
зеленоватый паштетик и бодро сунули в свои питы по целой чайной ложечке. Сели
за столик и с первого кусочка… Я сидела с распахнутым ртом, из глаз текли ручьи
и кроме мычания не могла произнести ни звука. Леня вскочил и помчался к стойке
с напитками. Чтобы хоть как-то затушить пожар пришлось влить в себя около литра
воды. Эту зелёную перечную пасту обычно добавляют на кончике ножа любители
острого. Ещё один урок.
Мы прилетели ещё в разгар большой алии, и теудат зеут
(удостоверение личности) нам в аэропорту не выдавали. Нужно было пойти за ним в
министерство внутренних дел. К этому моменту мы прожили уже неделю или две, как
звучит иврит услышали. Леня спросил не будем ли мы возражать если он возьмёт
себе новое имя Арье, ведь дедушку, по которому он назван, звали Арье-Лейб. Сын
резонно говорил, что иначе его будут называть Лёнья, так все израильтяне
произносят и ему это крайне не нравилось. Мы нисколько не возражали, пусть
будет Арье, то есть тот же лев. Мы собрали фотографии и отправились всей
семьёй. Сдали всё что нужно и нам обещали прислать документы по почте. В те
годы израильская почта работала как часы. И правда, через пару дней в почтовом
ящике оказались все пять конвертов (Ниночке ещё удостоверение не полагалось). У
нас с Гришей, у родителей – всё в порядке. А вот у Лёни … Вместе со сменой
имени ему изменили и внешность. Арье Комский, 1975 года рождения теперь
выглядел лет на 10 старше, носил длинную бороду и вьющиеся пейсы. Мы
покатывались со смеху и говорили, что настоящий Арье должен выглядеть именно
так! Конечно, замена документа не заняла и пяти минут, но ксерокопию на память
мы себе оставили.
Кто-то говорил, что первый год в Израиле — это как
медовый месяц. Деньги платят, можно не работать, учиться и знакомиться со
страной. Мы быстро поняли, что иврит – ключ к успеху в жизни и пошли в дневной
ульпан. Он располагался на улице Шапиро в Рамат Гане. Напротив – алмазная
биржа, рядом на углу - кондитерская фабрика «Элит». Так что изучение языка у
нас шло под запах шоколада.
Через пару недель после приезда был день рождения Наташи,
которая нам так помогала в первые дни. Мы все жили не далеко от парка Леуми и
день рождения праздновали в парке на травке. Пикник в парке, почти в центре
большого города! Это тоже было удивительно. Ну кому бы пришло в голову
расположиться в Мариинском на траве? Мы приехали их страны, где стояли таблички
«по газонам не ходить». Свобода ошеломляла. Нам ещё предстояло почувствовать
себя внутренне раскрепощёнными, это был долгий процесс.
В один из вечеров мы вышли с Ниночкой пройтись. Нас
догнал парень, и спросил не хотим ли подработать. Он отвёл нас в частный дом
престарелых, где мне действительно предложили работу. Пока я беседовала с
хозяйкой он подбивал клинья к Ниночке, чем и объяснялась его
доброжелательность. Но дальше слов дело не зашло. Я проработала там несколько дней, а
впечатления остались надолго. Это было небольшое заведение, располагавшееся в
трёхэтажном здании. На первом этаже было нечто вроде дневного пансиона. Сюда
утром привозили, а вечером забирали вполне жизнеспособных пожилых людей. Их
кормили и развлекали. Второй этаж – с проживанием. Комнаты на двоих, в каждой
своя ванная и туалет. Старички и старушки здесь нуждались в некотором уходе и
присмотре, но были вполне адекватны. Третий этаж – больные Альцгеймером,
душевнобольные, с Паркинсоном и прочая. Здесь уже нужно было менять памперсы,
кормить с ложечки и т. д. Обслуживающий персонал работал по неделе на каждом
этаже, чтобы никому не было обидно. Но новичков брали только на третий этаж –
если неделю выдерживает здесь, значит пригоден для такого труда. Это и правда
было не легко, но я выдержала. Моя напарница-наставница уговаривала остаться. Я
уходила потому, что начинались занятия в ульпане. Она же говорила, что здесь я
выучу язык быстрее, ведь по-русски никто не разговаривает. В чём-то она была
права и платили там совсем не плохо, но я хотела учиться нормально и ушла. А
некоторые мои подопечные до сих пор стоят перед глазами. Особенно двое. Один
всё время просил есть. Ну хоть что-нибудь. Иногда было трудно выдержать и мы
его тайком подкармливали между едой. Кормили в этом доме вкусно, и разнообразно. Я думаю, это было довольно дорогое место. Второй ходил
в ковбойских сапогах и со шляпой, заброшенной на спину. Этим его чудачества и
заканчивались. Это был тихий, спокойный человек, прекрасно говорил по-английски
и почему он жил на третьем этаже, было не ясно. Видимо не всегда он был такой
спокойный.
Вторая моя работа была «никайон», то есть уборка. Этим
можно было заниматься в свободное от ульпана время. Сосватала мне две мои
уборки Володина мама, Дина Марковна, светлая ей память.
Небольшая вилла в Рамат Гане. Когда я зашла в дом, моя
первая мысль была как бы не напачкать тут с моей уборкой. Всё сверкало чистотой
и мне было совершенно не ясно, что нужно убирать. Хозяева были из «еки» - так
называли выходцев из Германии. Пенсионеры, старушка была из Судет, а муж её из
Чехии. Оба попали в Палестину задолго до войны. Хозяйка раньше держала магазин
и салон одежды в Тель Авиве. Общались мы по-английски. Первый вопрос – умею ли
я делать спонджу. Пришлось признаться, что я не знаю, что это. Оказалось, что ספונג'ה
(«спонджа») – это оно
способ мытья пола. Вода с моющим средством разливается по полу, а затем шваброй
тщательно выгоняется на улицу, вымывая всю грязь из углов. В Украине полы, как
правило, деревяные и ничего подобного, конечно не могло быть. В Израиле все
полы плиточные, вода им не помеха. Способ мне понравился, я и дома стала так
убирать. Только воду пришлось собирать и выливать. Старушка учила меня какие
есть средства, чем мыть разные поверхности и прочим премудростям израильской
уборки. К счастью, она не допускала меня вытирать пыль с фарфоровых фигурок,
так что я не боялась что-нибудь уронить. Ей нужна была помощь только на более
тяжёлых работах. После трёхчасовой смены меня торжественно приглашали
перекусить. Меня уже ждало тёплое яйцо, хлеб, сыр. Яйцо стояло в рюмочке, а
сверху на него был надет специальный вязаный колпачок, чтобы не остывало. Мне
нравились хозяева, никакого унижения я не ощущала. Наоборот, я чувствовала, что
делаю хорошую работу и рада была заработку.
Второе место работы было в Гиватайме, куда я шла пешком
минут двадцать. Это была не вилла, а большая квартира. Жил в ней вдовец,
пенсионер, в прошлом инженер. Он был большой аккуратист. Кухонная плита
поражала чистотой, хотя видно было, что он себе готовит. В салоне стоял книжный
шкаф. Тренируя иврит, я украдкой читала названия и была поражена, когда прочла
«מלחמה
ושלום «, то есть Война и Мир. Достоевский там тоже был. Весной все
деревья вдоль улицы покрылись белыми или розовыми цветами. Это было так красиво,
что я потащила Гришу с фотоаппаратом. Это сейчас я уже не так удивляюсь
баухиниям, а тогда природа поражала. И не меня одну. Наш троюродный брат
рассказывал. «Идём мы с женой и видим алоэ. Ой! - кричит, посмотри какое алоэ.
Точно, как у мамы в горшке. Только в десять раз больше! Сегодня же напишу маме. На другой день видит
фикус и опять: Ой! Какой фикус, как у мамы в кадке, только целое дерево! Срочно надо написать письмо. А
потом видим банан. И тут она замирает и спрашивает: слушай, это что такой
хрен?!».
Всё было бы прекрасно, но заболела мама. У неё был холецистит,
который дошёл до стадии, когда камень застрял и пришлось срочно везти её в
больницу. Камень пытались вытащить как-то через зонд, но стало только хуже.
Начался сепсис. Я уже не помню всей последовательности. Маму прооперировали, и
она провела в больнице почти месяц. В первый вечер я уходя из больницы Тель ха
Шомер заблудилась и никак не могла найти выход. Прямо как в фильме Чародеи. Я
до сих пор помню лицо медбрата, который помог мне выбраться. Уже после операции
мама лежала, ослабленная, еле живая. Меня отвела в сторону медсестра и сказала:
так она не выживет. Как хочешь, хоть на себе неси, но заставляй ей вставать и
ходить». Я очень испугалась и поняла, что надо делать. Мама провела в больнице
больше месяца, похудела килограмм на двадцать, но прожила потом ещё двадцать
шесть лет. Почти тогда же, в октябре или ноябре заболела и Шеля Соломоновна.
Это было как удар грома среди ясного неба. Она так готовилась к Израилю, так
ждала, что Дина Марковна найдёт ей тоже какую-нибудь не тяжёлую уборку и вдруг
начала слабеть. Рак. К счастью, страшных болей не было, или химия их
предотвратила. Она просто таяла на глазах. Папа мой вначале держался, ходил в
ульпан, строил мебель. Но позже его болезнь тоже усугубилась.
В феврале приехали Лёша с Лилей и теперь уже мы были в
роли старожилов. Они приехали к нам из аэропорта в хмурый пасмурный день. Все
были воодушевлены, носили вещи, говорили без умолку, а Игорька поручили
Ниночке. Он грустно стоял у окна в салоне и смотрел на моросящий дождь. А потом
задал вопрос, который мы тоже часто цитируем: Ниночка, а какие города Израиля
больше всего страдают от потопов?» Шутки
шутками, но в Израиле во время дождей в пустыне тонут, это, к сожалению, не
редкость. Вечером мы укладывались спать. Игорька пришлось положить на пол, так
как кровати для него не было. Возьми свой второй коврик, предложила я Лиле.
Какой второй - удивилась она. У меня только один большой, что мы вместе
покупали. Так выяснилось, что нам в контейнер подложили чей-то ковёр. Он оказался
очень качественным и по сей день нам служит.
Мы кончили ульпан, так называемый ульпан алеф. Пора было
думать о работе. Гриша начал всюду рассылать свой קורות חיים, надеясь найти
работу по специальности. А мне что делать? Правда, я получила и подтверждение
диплома и даже перевела на иврит (в переводческой конторе) трудовую книжку, но
что с этим всем делать я не знала. Что инженер я никакой, мне было ясно. Я
решила переквалифицироваться в секретарши и пошла на платные секретарские
курсы. На курсах было много предметов – английский, иврит, бухгалтерия, компьютеры,
что-то ещё. На иврите мы учили названия канцелярских товаров, на бухгалтерии
тоже какие-то небольшие знания давали, английский был совсем никудышний. Но
компьютер, первый компьютер в моей жизни, это действительно было интересно. И
лектор был чудесный. Базисные знания за эти несколько уроков он дал прекрасно.
Я просиживала в компьютерном классе сколько можно было. В конце концов нам
вручили дипломы, где у меня все пятёрки кроме английского – нечего было
поправлять преподавателя. Эта бумажка прибавила мне уверенности, и я занялась
поисками работы.
Параллельно пошла в вечерний ульпан бет. Языка не
хватало.
В тот далёкий первый год мы много ездили на экскурсии – и
с ульпаном, и сами. В ульпане часто были объявления с предложениями поехать в
то или иное интересное место. А нам было интересно всё. Мы съездили на Мецаду,
в Иерусалим, несколько раз на север. Запомнилась экскурсия по христианским
местам. Поразил Иордан. Мы же постоянно слышали про западный берег Иордана, про
восточный, а оказалось, что их разделяет речушка вроде Ирпеня. Кинерет поразил
меня, я даже полезла в справочник посмотреть, насколько он меньше Байкала, и
оказалось, что в Байкале можно уместить весь Израиль и ещё останется. Когда нас
везли на пляж, то предупредили, что это дикий пляж. К моему удивлению,
оказалось, что на диком пляже есть туалет, столики, раздевалка, мусорные бачки
и даже телефон. Интересно, что же есть на не диком пляже? Через полгода узнала.
В очередной поездке экскурсовод предложила за 10 шекелей провести на хороший
пляж. Вообще-то вход туда гораздо дороже, но у нашего водителя там приятель
работает охранником. На этом пляже оказались мостки в воду, травяное покрытие,
удобные кресла. По пляжу гуляли павлины, а в клетка чирикали попугаи. Но
главное, что поражало воображение – это вентиляторы на пальмах! День был очень
жаркий, и мы оценили приятный ветерок в полной мере.
Пришло первое лето. Жарко. Ниночка закончила седьмой класс. По советским
понятиям ребёнка нужно оздоровить. Мы покупали газету Jerusalem post и вычитали в ней,
что есть международный летний лагерь для англоговорящих девочек. Мы позвонили
узнать подробности, и по обеим сторонам телефонного провода был шок. У нас – от
названной цены, у них – от ненормальных «олим ми русия». Я не помню сколько
должны были стоить эти две недели, но для нас это была совершенно заоблачная
цена. Это был лагерь для религиозных девочек из США, Англии, Австралии. И тут
мы, новые репатрианты из Киева, разговариваем по-английски и утверждаем, что
девочка тоже. От удивления после долгих переговоров мы получили баснословную
скидку, и Ниночка в лагерь поехала. Нам пришлось пойти в Бней Брак (мы жили на
границе Рамат Гана и Бней Брака), чтобы купить ей одежду, подходящую под
полученные инструкции. Позже оказалось, что американские девочки приехали в
шортиках и маечках. Лагерь оказался замечательным, и девочка привезла оттуда
много впечатлений.
Гриша нашёл работу! На его резюме откликались, он посетил
несколько интервью и в конце концов начал работать в фирме Изотоп на проверке
строительных материалов, в основном бетона. Это было попадание в десятку. Хотя
зарплата была не бог весть какая, но стабильная, и перспективы продвижения
были. Мы стали задумываться о своей квартире, тем более, что договор скоро
истекал. Володя с Наташей, Лёша с Лилей и многие другие заключали договора на
покупку новых квартир в только строящихся районах в центре.
По окончании курсов я начала искать, где требуется
секретарша. Почла объявление на английском, что нужна Junior secretary на алмазной бирже. Я посмотрела в зеркало – подхожу ли я под junior и решила попробовать. Меня взяли в индийскую контору, торгующую мелкими
алмазами. В конторе (3 комнаты в здании алмазной биржи) работали индусы,
Хозяин, адон Джугани, привозил служащих из Индии. Из Израиля кроме меня была
ещё одна женщина, Нина, индийская еврейка. Она работала уже не первый год. Её
менталитет как-то подходил к индусам. Но не мой. Девочка, которую я сменяла,
меня предупреждала. Она тоже была из наших репатриантов, и ненавидела всю эту
контору даже больше, чем я через год. Но адон Джугаи был человек абсолютно
законопослушный – зарплату платил всегда вовремя и все полагающиеся по закону
выплаты соблюдал.
Меня, в первую очередь, привлекало, что основной язык -
английский. К индийскому акценту я быстро привыкла. Труднее было с именами,
особенно когда надо было печатать какие-то документы и не ошибаться в
труднопроизносимых и незнакомых индийских фамилиях. Индусы были постоянными
клиентами. Контора оказывала посреднические услуги. Приезжал кто-нибудь с целью
купить камешки. В первую очередь ему обеспечивался сейф и место для торга. На
двери вывешивалось объявление, что в такое-то время будет купля-продажа. Продавцы
записывались в очередь и по одному приходили. Торг происходил в отдельной
комнате в присутствии нашего брокера. Если сделка состоялась, продавец оставлял
свои камешки у нас в сейфе и уходил с распиской. Эти расписки выдавала я. На
стандартных маленьких бланках вписывала дату и время. Платежи были отсроченными
– через 15, или 30 или 60 дней. На бирже сотни продавцов. Многие приходили
впервые. Внизу бланка стояли мелко напечатанные буквы P.O.T. Мало кто обращал
на них внимание. Походили положенные 30 дней, брокеры являлись за деньгами.
Если это был вторник – они его получали, а вот если нет… Я должна была
объяснить, что P.O.T. обозначает “Payment on Tuesday” и пусть ждут до ближайшего вторника. Если скандал был
небольшой, его тушил мой начальник Налим, если грандиозный – сам хозяин. Это
была не самая неприятная моя обязанность, в конце концов- я тут ни при чём. Как
оказалось, в обязанности Junior secretary входила
уборка помещения, доставка обеда и мытьё посуды. Последнее было самым
неприятным, так как мыть посуду надо было в коридоре под холодным краном и
презрительными взглядами всех проходивших. Обед на всех привозила к бирже жена
хозяина, в больших термосах. На всех, конечно, не считая нас с Ниной. Мы тоже
должны были есть в конторе. В кафе ходить было запрещено, это было одно из
условий. А другое – в обеде не должно было быть и намёка на мясо. Хозяин всем
объявлял, что он strictly religious, то есть
ультрарелигиозный на свой индусский манер. Это подразумевало вегетарианство,
без яиц, но молоко разрешалось. У индусов я впервые увидела, как пьют кофе на
цельном молоке и готовят индийский чай на молоке. Микроволновка в конторе была.
Чайник тоже. Индийская еда распространяла невероятные ароматы. Несмотря на
вынужденное вегетарианство, все мальчики в конторе и сам хозяин измождёнными не
были. Мальчики, кроме Налима, работали брокерами, экспертами по алмазам. Налим
был старший клерк и бухгалтер. Нина тоже бухгалтер. Когда в конторе появился
новичок, он мне показал как-то свой договор, какие у них условия. Все работали
7 дней в неделю с одним(!) выходным в год по поводу главного индийского
праздника. Даже в йом Кипур наш хозяин добивался разрешения на работу. Жили все
в одной, снятой для них хозяином, квартире. Все до последнего цента деньги
переводились им на счёт в Индию. Запрещены были любые развлечения, кино и т.п.
Запрещено знакомиться с девочками. Запрещено посещать кафе. Если порвалась
одежда или обувь, её починят за счёт фирмы. Почти рабство. Девочку, которую я
сменила, уволили за то, что она начала встречаться с индусом, точнее евреем из
индусов. К торговле бриллиантами он не имел никакого отношения, от греха
подальше девочку уволили. Джугани был помешан на сохранении коммерческих тайн.
Мне было очень трудно. Я никак не могла подстроиться под их менталитет.
Например, я приходила утром, все уже в конторе. Здороваюсь, никто не отвечает.
Никогда. Стала расспрашивать Налима как поздороваться на их языке. Отвечает: good morning. Да нет же, говорю, а на вашем языке (позже узнала, что
он называется гуджарати). Оказалось, нет такого слова. Никак не здороваются.
Городские приветствуют друг друга по-английски, а в деревне вообще никак. Мне же
казалось, что это пренебрежение ко лично мне. И таких нестыковок было
множество. Постепенно притерпелась. На праздник Рош ха Шана двум не индусам
Джугани вручил подарки: Нине большой пакет, мне грошовый букетик цветочков. Но
уже на Пэсах и я получила пакет. Что в нём посмотреть было нельзя – Нина
предупредила, что это считается неприлично. Я проковыряла дырочку и прочитала
надпись “Posobacha”. Что за пособача такая? В коробке оказалась стекляная
салатница, которую мы называли пособачей, пока она не разбилась. Позже
выяснилось, что это название турецкой фирмы, но это уже было не так интересно.
Что за человек был адон Джугани я поняла, когда случилось
землетрясение в Лос Анжелосе. В новостях рассказывали какое было страшное
землетрясение, но все дома устояли, кроме одного. Разрушилась старая гостиница,
были жертвы. Прихожу в этот день на работу, а мой хозяин сияет. ---Ты слышал
про землетрясение?
Да, отвечаю, конечно.
-Один дом разрушился! – заявляет он с ликующим видом.
Я спрашиваю, что же тут такого хорошего.
— Это гостиница моего брата! Он получит страховку!
Я была потрясена. Погибшие ему были не интересны.
В мои обязанности входила сверка банковских счетов. Это
были такие длиннющие распечатки с цифрами, которые я должна была складывать на
бумажке и сверять с суммой вложенных денег по каким-то другим бумагам. Точно не
помню. Я часами сидела и складывала. И один раз ошиблась. Я не заметила разницы
в 1 цент. Банк ошибся и на счету было на один цент меньше, чем было вложено. Я
получила изрядный нагоняй. Но, кроме этого, я должна была идти в банк и
заставить их проверить и исправить ошибку! А иврит у меня после ульпана алеф. А
банк Мизрахи, израильтяне меня поймут.
С банком была ещё одна курьёзная история. Посылает меня
хозяин с чеком принести ему наличными из банка тысячу шекелей. В то время Алмазная
биржа состояла из трёх небоскрёбов. Наш офис был на 14-м этаже и казалось,
очень высоко. Сейчас эти три здания потерялись в лесу выросших вокруг
исполинов. Банк был в соседнем здании, связанном с нашим переходом по второму
этажу. Итак, нужно дойти до лифта, спуститься на второй этаж, перейти в банк,
получить деньги и быстро назад. Всё нужно было делать быстро. В кассе сидит
молодой парень в кипе, с пейсами – банк Мизрахи, там по большей части работали
религиозные. Даю чек, излагаю просьбу. Получаю деньги и возвращаюсь. Джугани
смотрит на меня и кричит: что ты мне принесла?! Разве это деньги? Иди
немедленно назад и принеси сто шекелей. Я поняла так, что ему нужна сто
шекелевая купюра. Иду опять в банк, по дороге вспоминаю как на иврите “разменять”.
Опять дождаться лифта, 14 этажей вниз, переход. Излагаю просьбу. Кассир ворчит,
но меняет мне пару сотен. Возвращаюсь назад и опять получаю нагоняй.
Оказывается, Джугани никаких денег, кроме как по 100 шекелей. не признаёт. И
опять иду в банк (подождать лифт, по переходу, подождать в банке и т.п.) и
опять выдавливаю из себя какие-то ивритские слова в надежде, что меня поймут. И
тут этот датишный клерк выдаёт на чисто русском языке: «передай своему Джугани,
что он…пауза …- козёл!». Оказался довольно симпатичным парнем из Москвы, был
счастлив, что так удачно устроился работать в банке.
Иногда меня посылали на другой конец города в какие-то
конторы с пакетиками алмазов. Ездила на автобусе и страшно боялась. Сколько
стоили эти пакетики -я себе немного представляла, но о такси не могло быть и
речи. Мой хозяин – миллионер экономил на любых мелочах. Например, приносил
огрызки карандашей, которыми его дети отказывались пользоваться. Я их
затачивала и это были карандаши для офиса. Я думала, это предел скупости.
Оказалось, что нет. В соседней конторе оказалась тоже русская
девочка-секретарь. Там была контора поменьше и стояло два стула – хозяйский и
для неё. А когда приходил клиент, секретаря отсылали погулять.
Вся биржа знала, что наша контора работает на английском.
Но если всё-таки приходили какие-то бумаги на иврите, я должна была их
перевести. Это случалось редко. Иногда какой-нибудь факс, состоящий из пары
предложений. Адон Джугани разговаривал на иврите много лучше меня, но читать не
умел. Так что иногда хватало просто прочитать и всё. Но вот пришло большое
письмо из Эйлата. Много страниц. Джугани велел разобраться что это и
пересказать. Мы в ульпане бэт как раз накануне учили слово נֶפֶשׁ (нефеш – душа). В письме было написано חופש (хофеш – отпуск, отдых).
И этот «хофеш» был чуть ли ни в каждом предложении. Я перепутала и решила, что
это душа. А дальше дополнила знакомые слова воображением и изложила хозяину
следующее: «Вас приглашают приехать в Эйлат в гостиницу. У них будет семинар по
спасению души. Будет показ фильма на тему спасения души, лекция и даже (тут я
запнулась) танцы для спасения души.» Как я теперь понимаю, это была реклама
какого-то мероприятия в Эйлате. В гостинице, где он уже однажды отдыхал.
Лекции, фильм и танцы я не придумала – они были в программе и должны были
разнообразить отдых. Но я искренне считала, что речь идёт о душе, а для индуса,
наверное, о спасении души. Джугани брезгливо взял листочки за краешек двумя
пальцами и опустил в мусор, чему я была рада.
Иврит давался нелегко. Но некоторые слова прочно вошли в
речь. Никто из русскоговорящих израильтян не скажет «мэрия» или того хуже-
«горсовет». Любой говорит «ирия». Кондиционер редко кто назовёт по-русски,
«мазган» употребляют все. Есть и слова-паразиты, вроде «давка» (нарочно),
«бэседер» (в порядке). В первые месяцы к
нам приехала повидаться дальняя родственница. Она жила в стране уже 1,5 года и
через фразу вставляла «бэседер». Мы наивно полагали, что у неё уже неплохой
иврит. Оказалось, что это чуть ли не единственное слово, которое она знала. Так
мы её и назвали – Дина-бэседер.
Весь год в Рамат Гане мы посещали концерты симфонической
музыки. Тель Тель Авивская симфониета продавала абонементы для репатриантов за 50
шекелей на год! Одним из концертов дирижировал Зубин Мета! Вот там мы видели
Тель Авивский бомонд. Зимой были даже дамы в мехах, что нас очень развлекало. А
вот гардероба, как и во всех израильских театрах, не было.
Ещё до начала моей работы на бирже ульпан бет предложил
трёхдневную экскурсию-семинар на юге. Это было ново. До сих пор все экскурсии,
кроме Мецады, были на север или в центр. Я поехала, считая, что лекции как-нибудь
переживу, а вот экскурсии- будет интересно. Всё оказалось наоборот. Лекции были
удивительно интересными – и о международном положении, и о климате Израиля и
юга, в частности, и о израильской литературе, и занятие с психологами. Все
лекторы были первоклассными специалистами. По фамилии запомнила только Виктора
Радуцкого, переводчика Амоса Оза. Оказалось, что он учился на моём
электроакустическом факультете лет за пять до меня. Уехал в Израиль в
семидесятых, и стал классным переводчиком и на русский, и на украинский. Лекцию
он начал с блестящего перевода Пушкина на
иврит, выполненного Шлёнским. И мы сразу узнали первые строчки Евгения Онегина.
Поездка эта была в конце мая, когда в Рамат Гане было уже очень жарко. А здесь,
в пустыне, вечера были прохладны и дышалось легко. Я с удивлением рассказывала
об этом дома. Мы ведь априори решили, что будем искать работу в любом городе,
только не в Беэр Шеве. И Гриша так и рассылал свои резюме.
Я твёрдо решила выдержать в конторе хотя бы год, чтобы
получить строчку с израильским опытом в резюме и «оздоровительные» (не зря меня
учили на курсах секретарш). Гриша, казалось, вполне успевал у себя в «Изотопе».
И вдруг его пригласили на интервью в Беэр Шеву. Его резюме окольными путями
попало к профессору Беэр Шевского университета Йосефу Галю. Ему как раз
требовался в новую лабораторию специалист Гришиного профиля. Гриша приехал
окрылённый – исследовательская работа, интересный руководитель, да и вообще
университет. Мы решили перебираться в Беэр Шеву. Это случилось почти сразу
после смерти Шели Соломоновны, и так или иначе, надо было менять квартиру и
забирать папу к нам. Сам он жить не смог бы, да и не хотел. Гриша должен быть
начать работать вскоре, так быстро нам было не собраться. Ниночка заканчивала
школу, Лёня – первый курс университета. Решили, что Гриша переедет, снимет себе
комнату и будет заниматься поисками квартиры. Через некоторое время Гриша
вызвал меня в Беэр Шеву. Он был склонен к покупке жилья. Мы подошли к дому, и
Гриша сказал: смотри, вот эти два этажа можно купить. Я посмотрела на дом,
потом на Гришу и спросила, не сошёл ли он с ума. С нашими деньгами и такой
огромный дом? Но Гриша уверил меня, что мы уложимся. Второй этаж внутри не
достроен, поэтому и цена приемлемая. Мы зашли в салон, и я в душе ахнула –
светло, просторно, мебель белая, скатерть белая. Всё было так красиво, что у
меня не было никаких сомнений. На втором этаже были только стены, чёрный пол и
выводы под электричество и инсталляцию. Зато огромный балкон был полностью
готов. Хозяева очень торопились продать – хозяйка воспылала ревностью к соседке
по улице и настаивала на немедленном переезде. Я решилась немедленно. Дальше
всем занимался Гриша. Моё дело было готовить переезд. Гришин папа переехал за неделю
до нас. Мой папа уже очень плохо себя чувствовал, и ещё один переезд был ему в
тягость. Беэр Шевы он боялся, он всегда плохо переносил жару.
Я попыталась получить от Джугани пицуим, поскольку
увольнялась из-за переезда в другое место. И он почти согласился, но его
бухгалтер выяснил, что по закону мне бы полагались выплаты если бы я переезжала
в приграничные территории, а так – по желанию работодателя. Но все остальные
выплаты – отпускные и оздоровительные- я получила. Мне пришлось ещё две недели
ездит из Беэр Шевы в Рамат Ган на работу, чтобы уйти ровно через год.
No comments:
Post a Comment