Зимой 1975 года мы с родителями переехали в большую квартиру по адресу улица Артёма 5В.
Это был
четырёхэтажный особняк в глубине двора. Перед нашим домом, как нетрудно
догадаться, были корпуса 5А и 5Б. До революции эти три дома принадлежали одному
владельцу и с тех пор квартиры нумеровались подряд во всех трёх домах. Поэтому,
хотя в доме было всего восемь квартир, наша была номер 46. Позже дом 5А снесли,
на его месте выстроили Дом художника, так что найти нас стало сложнее. Самое
неприятное, что на доме не было таблички. Здание было покрыто штукатуркой, как большинство
киевских домов постройки конца 19-го века, которую перекрашивали раз в
несколько лет. Однажды мне повезло быть дома во время очередной покраски. Я
попросила маляров, и они вывели рядом с входом «5В» в человеческий рост. Не
эстетично, зато понятно. Но это счастье длилось не долго, до следующего
ремонта. И опять любой приезд скорой превращался
в проблему. Увы, для нас в эти годы это было очень важно. Никакие обращения в
ЖЭК, райисполком и даже горисполком не имели никаких последствий.
Стоп, скажете вы,
при чём тут какие-то знамёна? Ладно, отвечу я, перейдём к знамёнам. В конце,
обещаю, всё будет ясно. Дальше я буду писать от имени моего мужа, а чтобы не
морочиться с рассказом от второго лица, продолжу от первого, лишь поменяю фонт.
Итак, рассказ
Гриши.
В конце
четвёртого курса КПИ все мальчики отправлялись в военные лагеря на месяц. После
«тяжёлой армейской» службы им присваивали звание младшего лейтенанта. Наш
факультет был приписан к ПВО сухопутных войск. На занятиях на военной кафедре
мы изучали… Понятно, что изучали. Всё было совершенно секретно. Даже наша
строевая песня несла на себе тень секретности : в ней были такие строки:
«взвод ракетчиков умелых-
Сколько надо, столько есть»
Я увлекался
фотографией лет с 8-ми. Моя бессменная «Смена 8» отлично служила. На вокзале я
сфотографировал нашу группу. Все стояли вразвалку и в беспорядке. Нас провожали
кого девочки, а кого (меня, например) и жёны, и никакой особой радости на лицах
не было видно. Служить нам предстояло на базе возле города Стрый.
Из самых ярких
воспоминаний – как наши офицеры осторожно прилаживали в штабной сейф огромную,
литров на 20, бутыль со спиртом. В те
годы спирт был ракетным топливом. После заправки ракеты, оставшийся в шлангах
спирт сливали. И, как вы понимаете, возврату на склад он уже не подлежал. Бригада
готовилась к отправке в Казахстан на стрельбы. Вот и прилаживали аккуратно драгоценную
бутыль в сейф, чтобы было чем заняться в казахских степях. Лучшие офицерские
умы были брошены на это задание.
Наш командир
роты учился в военной академии. Безошибочно определив во мне отличника, он
вручил мне некоторое количество контрольных, которыми я и занимался взамен
строевой подготовки. Но на стрельбы я всё же попал. По норме мы должны были
отстрелять половину магазина из автомата и три пули из пистолета. После чего
эта дисциплина нам засчитывалась. Через пару недель я сфотографировал нашу
группу. Все стоят ровно по линеечке, передний ряд сидит на корточках, задний
стоит, развернув плечи. Так что кое-чему лагеря нас научили. Командир, увидев,
что я фотографирую, дал мне новое боевое задание. Я должен был переснять альбом
силуэтов самолётов вероятного противника. Само собой разумеется, что на первой
странице стоял гриф «совершенно секретно». От кого были секретны эти самолёты
НАТО- не понятно. Первая плёнка получилась так себе. Я переснял ещё раз.
Получилось хорошо. Проявленную плёнку вручил командиру. За этот «подвиг» я
получил три дня увольнительной и мог покинуть лагеря на три дня раньше. Что и
проделал с удовольствием. От Стрыя до Львова шла электричка, на неё у меня
деньги были. Во Львове я явился к старшему по званию – папиному брату, дяде
Боре, в то время полковнику Карпатского военного округа. Перебирая у него
рюкзак, я обнаружил случайно увезённую первую плёнку. Дядя Боря заинтересовался
и, увидев на первом же кадре «совершенно секретно» побледнел и доходчиво объяснил,
что было бы, если бы у меня эту плёнку нашли. Естественно, своё первое воинское
звание я получал вместе со всеми.
Прошло четыре
года, и я обнаружил в почтовом ящике повестку в военкомат. Мне следовало
отправиться на вечерние курсы переподготовки. Я пошёл к военкому и объяснил,
что сынишке четыре года, жена должна на днях рожать, и кто будет стирать
пелёнки, пока я учусь? Военком махнул рукой и сказал, ладно пойдёшь через
полгода. Через полгода меня опять вызвали, но, как оказалось, не для курсов, а
для присвоения очередного воинского звания, так как курсы я, оказывается,
прошёл.
И снова через
несколько лет меня снова посылают на переподготовку. Деваться некуда. Но
оказалось, что военкомат моего района забыл оформить мне допуск и было велено
быстренько сообщить им и дооформить. В военкомате, куда я явился через неделю, поохали,
посетовали и попросили характеристику с места работы. На это тоже ушло время. Я
не торопился. Когда допуск был оформлен, уже поздно было идти на курс. А я как
раз защищал кандидатскую, так что совсем не горевал по этому поводу. Надо ли
говорить, что и вторые курсы в моём деле стояли, как прослушанные. Вы не
поверите, но очередное звания капитана мне тоже торжественно присвоили.
Когда я стал
кандидат наук, я уже перешёл в другую категорию, и меня перевели в команду мобилизации
и оповещения. Команда оповещения должна заниматься тем, что вручает повестки в
случае объявления войны. Военком решил провести учения. В определённый день я,
как старший по званию, прибыл в штаб, который находился в Доме Художника, то
есть в нашем дворе. Раздал посыльным адреса, и они понесли учебные повестки.
Тогда казалось, что никаких реальных повесток быть не может вообще. После
успешного завершения раздачи повесток военком собрал старших и спросил, как
прошли учения и есть ли замечания. И тут меня осенило. Есть замечание! – бодро отрапортовал
я. Посыльные жалуются, что не на всех домах, особенно стоящих в глубине двора,
есть таблички с номером. Это крайне затрудняет работу команды мобилизации.
Военком несказанно обрадовался. У него появилась возможность написать что-то
конкретное, а не выдумывать отчёт. Он составил высокохудожественное письмо в
райисполком. Там ясно описывалось, как наш райисполком срывает мобилизационную готовность
советской армии и ставит под угрозу сроки мобилизации. Копия была отправлена в
горисполком, горвоенкомат и т. д.
Утром следующего дня на всех пятых номерах красовались новенькие эмалированные (!)
таблички.
Вот так успешно
завершилась военная карьера моего мужа. Через год или два мы уехали в Израиль и
стать майором ему уже не удалось.
А где лайкать?
ReplyDelete