30 лет в Израиле

 

Сегодня ровно 30 лет как мы ступили на землю обетованную, поэтому и немного воспоминаний.

Время неслось с огромной скоростью. После Чернобыля политические события в стране вдруг стали интересны. Железный занавес приподнялся, и начались разговоры об отъезде. Собрались уезжать в Штаты тётя Нелли и дядя Гриша. Мы не собирались. Нам казалось, что всё меняется к лучшему, в стране подъём, и не зачем уезжать. В нашей компании твёрдо решили уехать только Пекерские. Они, особенно Райка, с присущей горячностью пытались убеждать всех. Мне это так надоело, что я объявила штраф за разговоры об отъезде. Райка тут же достала трёшку и спросила, куда класть.

В те годы мы довольно часто ездили к друзьям в Кишинёв встречать Новый год. Поехали на встречу нового 1990-го. Кишинёв нас поразил переменами. Стало заметно хуже с продуктами, но главное — это подъём национализма. Ребята просили в автобусе не разговаривать – за русский язык могли выбросить из автобуса. Город стал нерадостным. Друзья всерьёз договаривались с молдавскими соседями, как будут передавать через балкон детей, если будет еврейский погром. Тем не менее, мы весело встретили новый год. Ребята поехали нас провожать. Владушка, которому было уже четыре, сидел у меня на руках. На шоссе через каждые несколько метров висели лозунги «Друм бум!». Владущка, спросила я, а ты в садике говоришь по-молдавски?

-Да!

-А ты не знаешь, что такое «друм бум».

Владушка помолчал и сказал: «это значит: я люблю тебя, Ира!»

Мы вернулись в Киев со странным впечатлением. Нам показалось, что мы заглянули в будущее и оно нас не обрадовало. Вечером легли спать. Оба лежали и молчали. «Знаешь, что я тебе скажу?» -спросил Гриша.

-Знаю – ответила я.- Надо уезжать.

Так мы приняли решение. В памяти наша подготовка распадается на отдельные картинки и невозможно собрать их и построить в хронологическом порядке.

1991 год, Трудное время, с продуктами плохо. Чтобы купить молока, надо вставать в шесть и идти занимать очередь. Дети делили эту обязанность вместе с нами. Ниночка вечером рассказывает Шеле Соломоновне: «я такая сегодня счастливая! Мне удалось утром купить целый килограмм сосисок!» Шеля Соломоновна сидит и плачет: что это за счастье у ребёнка – купить сосиски!

Зима 1991-го. Наш дом был, как и многие старые киевские дома, снаружи покрыт штукатуркой и покрашен. Раз в несколько лет его перекрашивали. Тогда надо было тщательно заклеивать окна снаружи, так как краска не только пачкала, но и разъедала стёкла. Вот и в этот раз сообщили о покраске, и на доме установили подвесную площадку, от неё трос вёл к лебёдке. По мере покраски площадку можно было поднять к следующему этажу. Вечер. Звонок в дверь. Входит наш сосед Иосиф Семёнович: «вы видели, что стоит внизу? Это завтра будет погром1 Гриша, у вас есть топор? Давайте перерубим трос!»  Надо сказать, что смутные слухи о возможных погромах были. А в нашем доме жило четыре еврейских семьи, то есть почти половина жильцов. Нам с Гришей с трудом удалось успокоить соседа и отговорить от этой  бредовой затеи. 

Весь 90-й и 91 год, особенно 91-й, у меня было ощущение, что на меня медленно катится огромная глыба, которая вот-вот докатится до меня.

19 августа 91-го. Мы живём на даче. Гриша встаёт рано, ему на работу, а мы с детьми ещё спим. Вдруг он меня будит со словами: досиделись мы! Гриша бледный как стенка и я пугаюсь. Что случилось?! Он послушал утренние новости и понял, что в стране переворот. Стало страшно. Решаем, что Гриша уезжает на работу, а мы возвращаемся в город. Но в нескольких километрах от дачи, в еврейском лагере, наша племянница Юля. Еврейский лагерь в такое время – плохое место.  А её родители в Нежине. Им так быстро не добраться. Отправляю Лёню за Юлей, а сама пока собираю, запираю дачу. Лёня Юлю из лагеря забрал и отвёз на вокзал, дальше она уже сама в Нежин доедет.  Мы же с Ниночкой едем домой. Никогда ещё мы не ездили в таких тихих автобусах. Обычно в киевском транспорте все переговариваются, иногда переругиваются, чаше шутят. Обсуждают новости. А тут все сидят с отсутствующими лицами и тишина.. А если кто-то что-то и скажет, все отворачиваются.  Дальше был неудавшийся путч, бесконечное Лебединое озеро, Янаев с трясущимися руками и так далее. Начинался последний учебный год Лёни, седьмой класс Нины, подготовка, сборы и прочее.

Вот мы едем в Москву со всеми паспортами и метриками в Израильское посольство. В посольстве нужно заполнить какие-то длинные анкеты. Вопрос- девичья фамилия ваших бабушек- ставит меня в тупик. Что делать? Не могу вспомнить фамилию бабушки Сони – заклинило и всё. Пишу первую пришедшую в голову еврейскую фамилию. По сей день никто не поинтересовался, почему я перепутала бабушку. Наша очередь. Подаём в окошко бесконечные анкеты и метрики. Получаем положительный ответ на всех кроме… Шели Соломоновны. Ей разрешён въезд как жене еврея, но еврейкой её не признают. Почему? Всё от перфекционализма. У Шелли Соломоновны была очень ветхая потёртая метрика. Она сочла неприличным подавать такой документ, и дала нам с собой новенькую копию. А в консульстве заподозрили подлог. Как раз к старым документам они относились с большим доверием. Мы вернулись и доложили о результатах. Возмущению Шелли Соломоновны не было предела. «Как?! Это я не еврейка?! Всю жизнь была еврейка, даже когда это было совсем не в радость, а теперь вдруг не еврейка! Немедленно едем в Москву!». По папиному рассказу, только увидев её в окошке, чиновник немедленно признал и исправил свою ошибку.

В Москве мы пошли не только в консульство, но и на толкучку – купить что-нибудь из одежды к поездке. Мне приглянулась черная юбочка. Купила. Жили мы у Жени, Гришиного троюродного брата. Старая московская квартира с большим мутным зеркалом в полутёмной передней. Я померила – вроде бы хорошо. В обнове поехала навестить в больнице дядю Талика. Пока спускалась-поднималась на эскалаторах в метро, заметила, что на меня оглядываются и даже вроде бы показывают. Странно. Талик лечился от депрессии. Ему мой визит явно пошёл на пользу – мы всегда дружили, а виделись редко. Просидели с час во дворе, а потом он предложил пойти в Донской монастырь, так как больница была напротив. Почему бы и нет, интересное место. На входе нас завернули – монах сурово отчитал меня в таком виде в монастырь не ходят. Я поскорее увела Талика, который пытался вступить в дискуссию со служителем культа. А мне стало ясно, что с юбкой что-то не в порядке. Я решилась её одеть только в Киеве перед зеркалом. Н-да, что и говорить, коротковата была юбочка. Зрелище и в самом деле не очень пристойное. Плохое зрение плюс мутное зеркало меня подвели.

Один из друзей уезжал за полгода до нас. В то весёлое время все пытались подработать кто чем мог. Игорь купил ящик футболок и распродавал его в розницу. Были футболки мужские – жутко розовые и зелёные, и два вида молодёжных с какими-то утятами или аистами. Но он не успевал, и мы вошли в долю. Продавцы из нас не очень. Мы пытались продать эти футболки всем друзьям, соседям, соседям друзей, друзьям соседей. Но бизнес был так себе- футболки как-то не убывали. Словом, мы все приехали в Израиль в этих футболках – мы с Ниночкой в утятах-аистятах, Лёня и Гриша- в зелёных. От розовых они категорически оказались, и они остались в Киеве.  К израильскому климату футболки мало подошли, так что несмотря на их большую износостойкость, они отправились в мусор.

Вообще вопрос- что с собой брать, а что нет- стоял остро. Его обсуждали все, и все давали советы. По большей части дурацкие. Например, одним нашим друзьям советовали запастись воздушными шариками. Дескать в Израиле их можно выгодно продать. Такие советы я отвергала сразу – какой из меня продавец- читайте выше про футболки. Родители тоже не собирались заниматься коммерцией, но им казалось, что надо взять с собой всё- зато не надо будет покупать. Мне с трудом удалось уговорить не везти туалетную бумагу. Но шубу мама привезла, и меховый берет тоже. А какие споры были по поводу книг! А сколько часов я просидела, переписывая пластинки на кассеты!

Ковры – отдельная история. Ковры везли все. В Израиле зимой холодно, нужны ковры. Причем была норма, сколько ковров на семью полагается. У нас был недобор, ведь мы отправляли 3 контейнера, как 3 семьи. Позвонила Лиля, Лёшина жена – она набрела где-то на симпатичные узбекские ковры. Мы с ней поехали и оказались счастливыми обладательницами. В наш контейнер мы забирали немного Лёшиных вещей, так как они должны были ехать где-то через полгода после нас. Утро субботы, Лёшка звонит и спрашивает, можно ли привезти вещи. Приезжает вместе с Игорем, которому тогда было едва 6. Игорь одет в тёплую футболку, на которую нашит один погон. Сверху болтается огромный Лёшкин галстук. Мы суетимся, укладывая ящики, а Игорь, скучая, слоняется между нами. Спрашиваю: Игорёк, а зачем тебе галстук? Игорь смотрит на меня презрительным взглядом, в котором ясно читается «дура ты, тётя Ира» Но вслух он произносит другое: «Это МОЙ галстук. А зачем же мне галстук, если его не носить?» Абсолютно чёткая позиция. Эта чеканная формулировка навсегда вошла у нас в семье в поговорки.

В доме учёных объявлена лекция об Израиле, лектор израильтянин, читает на английском и будет переводчик. Гриша пошёл. Первая фраза переводчика: «в Израиле разговаривают на языке гибру.»     

Этот самый «гибру» мы решили подучить. Где учили иврит в Киеве? В клубе кабельного завода! Сначала пошла я, и мне понравилась учительница Марина. Какое-то время попробовали присоединиться Гриша и Игорь Пресман. Потом мы пригласили её сделать нам частный кружок. Игорь, дети, Гриша и ещё одна пара, которых привела сама Марина. Звали их Витя и Мила. Классные ребята, они уехали чуть раньше нас, и я даже не думала, что когда-либо встретимся. Мы учились по учебнику Лёгкий Иврит. В 1992-м купить учебник и словарь уже было не проблема. И честно сказать, кое-что запомнилось и помогло потом. Помню в учебнике был текст, который мы долго мусолили, под названием דינה מסכימה – Дина маскима, то есть Дина согласна. Как-то достаю из холодильника курицу, такую немаленькую с подогнутыми лапами. И моё восемнадцатилетний ребёнок, глядя на неё задумчиво говорит: Дина маскима. Вот же поросёнок!

ОВИР Шевченковского района находился в том же дворе на Виноградаре, где жили наши друзья. Чтобы попасть на приём, который длился очень ограниченное количество часов, нужно было занимать очередь в пять утра. Те, кто приходил позже, уже не попадали. Естественно, высылался один представитель на всю семью, а все остальные приезжали к открытию, то есть к девяти. Тогда очередь сразу вырастала в три-четыре раза, и начинался уже полный дурдом. При этом, жаждавшие приёма, делились на тех, кто ехал в США и тех, кто в Израиль. Было также незначительное количество выезжающих в Германию. «Американцы» свысока и с некоторой жалостью смотрели на «израильтян». В ответ «израильтяне» либо гордо поднимали голову, либо втягивали её в плечи. На «немцев» и те, и другие смотрели с укором. Мы с Гришей сначала отправилась на разведку, но всё было и так понятно. К тому же Ленка уже прошла эту чудесную процедуру. Из всей нашей компании она, не считая уже отчаливших Пекерских, отъезжала первая, в США. Во время разведки Гриша столкнулся со своим бывшим одноклассником и его мамой. Слово за слово, и мы договорились, что завтра я заночую у Ленки и в пять занимаю очередь и для них, и для нас. Ровно в пять я была у дверей и оказалась третьей. Нормально, семей десять в день проходило. К девяти приехали оба семейства. Но без десяти минут девять пришла, задыхаясь, одинокая старушка. Как оказалось, она уже пятый раз приезжает. Она человек одинокий, больной, приехать раньше и помочь ей некому, а Виноградарь — это далёкий район, у неё никак не получается. Мне стало её жаль, и я шепнула, что пропущу перед нами, тем более что она одна. Но это заметила бдительная мама Гришиного одноклассника. Бог ты мой, какой скандал она учинила. Какие гадости мне, а заодно и несчастной старухе, говорила. Хотя перед этим, когда я обещала занять очередь и для них, рассыпалась в благодарностях и улыбках. Было очень противно и тошно. Но я не уступила. Прошли все, мы уехали, даже не попрощавшись.

Отдельная эпопея была продажа и раздача вещей ненужных, и покупка нужных. Постепенно из дома уходили серебряные ложечки, картины, красивая посуда, которую было не вывезти, кое-какая мебель. Зато появились японский телевизор и видеомагнитофон. Заодно они служили часами и будильником. Деньги перестали быть проблемой, что очень упростило питание. Никогда раньше мы не покупали мясо только на рынке. Теперь можно было себе это позволить – всё равно больше определённой, весьма небольшой суммы, вывезти было нельзя.  С продажей квартиры нам повезло – мы продали и нашу, и мамину квартиры вместе, одному человеку, который честно перевёл деньги на счёт тёти в Израиль. Я уже сейчас не помню, сколько было мороки с оформлением – ушло всё это из памяти.

 

Как и куда упаковать вещи (до 40кг на человека!), которые можно было брать с собой в самолёт. Оказалось, что на Подоле есть контора, которая шьёт из прочной ткани баулы. Были они лёгкими и удобными. По-моему, у нас было шестнадцать баулов на всех. И они ещё послужили при переездах в Израиле. И не только нам. Но у всех эти баулы были одинаковые. Поэтому, чтобы отличать свои, я нашивала на них яркие тряпочки в полоску. 

Назначена была дата отлёта в конце августа. И вдруг сообщили, что переносится на 2 сентября. Мы очень обрадовались и решили, что это прекрасная возможность не устраивать общую отвальную, где толком ни с кем не поговоришь, а будем прощаться группами. С родственниками, друзьями, соседями, сотрудниками и т. д.

В результате мы «гудели» неделю, раздавая по ходу какие-то ещё оставшиеся вещи. Помню, как пришёл Миля, врач, работающий, и попросил, если можно, Гришины тапочки – у него совсем развалились, а купить негде. Помню, как всякое старьё, годами копившееся на антресолях на всякий случай, я выносила аккуратными стопками к мусорнику, а пока приходила со следующей пачкой, предыдущей уже не было. Розалия Моисеевна, чудесная наша соседка, учитель музыки, попросила: «Ирочка, может у вас найдутся какие-нибудь старые тряпки. Мне уже совсем нечем вымыть пол». 

День отъезда. Сохнутовский автобус уже стоял под окнами, а я ещё запихивала в баулы какие-то вещи. Мы ехали через город рано утром. У меня катились слёзы, и я мысленно прощалась с любимым городом. В душе не надеялась когда-нибудь увидеть эти улицы снова. Прибыли в Борисполь. День был жаркий. Почему-то нас не повели в здание, а велели стоять всем вместе, потом перевели под навес. Потом выяснилось, что самолёты не летают, поезда не ходят и автобусы не ездят – всеобщая забастовка транспортников. Второе сентября, когда возвращаются к началу учебного года из отпусков! Я представила себе мам, чьи дети застряли неизвестно где, возвращаясь из лагерей, от бабушек и прочее. Ужасно. Но и наше положение не завидное – возвращаться нам некуда. Ни еды, ни питья. Потом воду раздали и какое-то печенье. Стоим под тентом и ждём неизвестно чего. Так мы прождали до вечера. А часов в девять за нами опять прислали автобус и повезли в гостиницу. Это Сохнут проявил себя лучшим образом. Когда стало понятно, что сегодня не улететь, они сняли на всех гостиницу коммунхоза. Селили семьями. Кровати были. Туалеты один на этаж были. Вещи все снесли в одну большую комнату и заперли. Утром нам выдали деньги на пропитание и велели далеко от гостиницы не отходить, так как вылет могут объявить в любой час.  Я эту забастовку назвала прививкой от ностальгии. Слёзы высохли и надолго. Мы гуляли вокруг гостиницы. Купили Ниночке в книжном магазине «Республику Шкид». До вылета она её, по-моему, прочла раз пять. Со мной случился спазм, и головная боль была такая, что вызвали скорую. Помнится, медсестра была такого громадного роста, что мне показалось она стоит на стуле, чтобы сделать мне укол. Телевизор работал и было понятно, что так быстро эта история не закончится. Вечером мы поехали вдвоём к Лёшке. У нас сохранилась фотография этого памятного вечера, предпоследнего вечера в Киеве перед отлётом, мы наконец помылись и нормально поели. Пятого сентября был день рождения Шели Соломоновны. Мы купили, что могли, а Бузя и Семён привезли нам кастрюлю горячей картошки. Мы даже стихи написали и весело отпраздновали. Потом забастовка кончилась, и в ночь на 6 сентября мы опять ехали в Борисполь. Как мы проходили таможню? У нас безусловно было кое-какое превышение в украшениях, в лекарствах и в чём-то ещё. Таможенник отозвал Гришу, назвал ему всё, что мы надеялись скрыть, отсчитал $25 и сказал: я надеюсь, я не нанёс вам непоправимого финансового ущерба. Вы уезжаете, а мне ещё тут оставаться.
 Стояла жаркая ночь, а люди, боясь перевеса, растыкивали по карманам ложки и ложечки, одевали на себя лишнюю одежду и т. д. Уже после всех унизительных процедур я сама видела, как одна тётка сняла с себя 5 пальто. На мне тоже была ветровка, которую некуда было засунуть, и я была счастлива, когда смогла её снять. Впопыхах мы чуть не забыли телевизор. Спасибо Семёну, который нас провожал. Вот и самолёт. От усталости я едва стояла на ногах. Плюхнулась в первое свободное кресло. Все остальные были где-то впереди, и я не могла их искать. Заснула ещё до того, как самолёт взлетел. Меня разбудили соседи – принесли еду. Всё было незнакомое и очень вкусно. Особенно какая-то паста. Это был, как я узнала уже в Израиле, хумус.

Мы приземлились в аэропорту Бен Гурион в пять утра. Из кондиционированного самолёта мы вышли в новую жизнь. Стоял хамсин. Моя первая мысль на земле Израиля: ну всё, оставшуюся жизнь придётся жить в сауне. Это был шок. Потом начались процедуры получения документов, всяческих оформлений, фотографирования. Через полгода, когда Лёшка прилетел в страну и посмотрел в наш «теудат оле», он вздохнул и сказал: похоже, что Ире сказали, что Гриша беременный. Мы ехали в Рамат Ган, где жили Наташа с Володей, племянница Шели Соломоновны. Гришин папа и Шеля Соломоновна ехали к ним, а нам Наташа сняла квартиру не далеко от них. По дороге я больше всего недоумевала, что это за бесчисленные полиэтиленовые пакеты валяются в полях. Не могла себе представить, что это мусор. Мы уезжали из страны, где пакеты от молока мыли, сушили, и в них давали детям бутерброды в школу. А красивый пакет с картинкой мог быть неплохим подарком. Но и мусор так в Киеве не валялся.

Несмотря на хамсин, в квартире было прохладно и моё настроение сразу улучшилось. Кое-какие продукты, кровати родителям и некоторые мелочи Наташа в Володей заботливо нам приготовили. Надо было устраиваться, обустраивать быт, доставать мебель, покупать электротовары (деньги нам выдали ещё в аэропорту), и главное, осваиваться в новой жизни. Наташа отвела нас в поликлинику, показала, где банк, объяснила, где центр города и как туда ехать. А дальше мы сказали, что справимся сами.

Охота за мебелью была настоящим спортом. Мы приехали накануне праздников рош га шана. Многие выбрасывали ненужные вещи. Соседи по дому буквально в первые дни предложили диван. Ещё один мы с Нинкой нашли, но довольно далеко. Попробовали его вдвоём дотащить, но поняли, что такими темпами будем идти всю ночь. Поэтому я прямо посреди улицы уселась на него – сторожить, а Ниночка пошла за подмогой. Стулья мы собирали повсюду и давали им имена. Один был такой добротный, прочный и тяжёлый. Мы его назвали Собакевич. Был один стул, выломанный из ряда стульев как в кинотеатре. Сбоку у него торчал соединительный прут. Но главное - на них можно было сидеть. Мебель для салона мы купили у «альтизахена». Вполне оказался приличный салон, послужил ещё несколько лет в Беэр Шеве.

Я выучила, что выходить в центре надо там, где висит огромный рекламный плакат – белый медведь удобно расположился на матрасе. Эти медведи, рекламирующие фирму Аминах, были тогда повсюду. Но там, возле остановки, плакат был просто грандиозный. Хорошо, что его заменили только через пару месяцев, когда я уже ориентировалась.

Наши киевские друзья, которые уехали раньше нас, сразу приезжали нас навестить. Многим мы везли письма от родных.  Взамен мы получали много практических советов. Приехали Жанна с Мариком, и с Жанной мы пошли в супер на экскурсию. Узнала, что такое «мивца». Системы скидок в Киеве не существовало. Игорь советовал не есть в кафе, а забирать с собой – так дешевле. И воду, оказывается, надо носить с собой.

В один из первых дней Гриша сказал, что надо пойти получить Дапей Загав – телефонную книгу. Вот без телефонной книги жить невозможно. И так как у него было много дел, то за книгой отправилась я. Доехала до белого медведя, дальше по улице Бялик до Безека. Оказалось, что я пришла к перерыву и надо час ждать. Дождалась и получила тяжеленную телефонную книгу. Итак, на плече у меня сумка с водой, под мышкой Дапей загав, и я шагаю домой пешком – экономия. Посередине попадается какая-то забегаловка, где я покупаю питу с салатами и гордо ухожу с ней в руках (зубах) ибо опять же экономия.  Дохожу до ближайшей скамеечки в тени и присаживаюсь поесть. Напротив, через дорогу, мэрия Рамат Гана. И всё это происходит накануне праздника Рош за Шана, то есть Нового года. Ко мне подходит какой-то мужик и начинает предлагать 50 шекелей. Немалые деньги, но я гордо отказываюсь – с чего бы это мне, честной женщине, за здорово живёшь предлагать шекели. Вокруг меня пританцовывает пацан, выбежавший из соседнего магазина. Он приговаривает одно слово – типша. Кто такая типша я не знаю, но подозреваю что-то не хорошее. А мужик все пытается отдать мне деньги, а пацан всё поёт своё «типша», и я чувствую себя очень неуютно, но встать не могу, иначе у меня всё из рук посыплется. Словом, побыстрее запихиваю в себя питу. А мужик, к моему удивлению, отдаёт денежку довольному пацану. Я ухожу. Дома выясняется, что типша – это дурочка. И я таки и вправду дурочка, поскольку мужик был от мэрии, которая выделила некоторую сумму, чтобы поздравить жителей с праздником и раздать тем, кто окажется поблизости по купюре. Это нам потом разъяснили Наташа с Володей.

Возле нашего дома небольшой торговый центр - продуктовый магазинчик, хозяйственный. Остальных не помню. Заходим с Ниночкой в магазинчик, и я вижу на полке солёные огурцы на развес. И так мне захотелось огурец! Я прошу «мелафефон эхад» и тычу пальцем в банку, а потом поднимаю вверх в смысле - одну штуку. Продавец спрашивает- как давно мы в Израиле и узнав, что три дня, сзывает всех вокруг: смотрите! Они у Израиле три дня и уже знают слово «мелафефон»!

С этим же продавцом был другой курьёзный случай. Прошло уже несколько месяцев. Я уже как-то с трудом могла слепить пару слов в фразу, но слова путала безбожно. Мне понадобилась фасоль (шуит). Захожу в лавочку, ищу на полке, где обычно она стоит и не нахожу. Спрашиваю -эйфо шуаль?, то есть где лиса.  Продавец смотрит на меня не понимая, и задаёт естественный вопрос: эйзе шуаль?, то есть какая-такая лиса? Я, естественно, уверенно отвечаю: лаван!, то есть белая. Тут он совсем растерялся. А я уже сержусь и уверенно заявляю: этмоль хая по!, то есть вчера была тут- и уверенно показываю. где именно вчера была белая лиса. Так я и ушла без фасоли.

Что больше всего поразило меня в первые дни.

Первое: автобус останавливается не на каждой остановке, а та, где есть пассажиры на остановке. или кто-то звонит, что ему нужно выйти. Я вспоминала киевские трамваи и троллейбусы, которые бессмысленно останавливались на каждой пустой остановке длинных маршрутов.

Второе. Рулончики с номерками в поликлинике, конторах и прочее. И никаких «вас здесь не стояло» или «женщина, запомните меня, я сейчас вернусь». Всё просто. Есть номерок – твоя очередь без всяких споров.

Израиль. Безусловно, сложная страна, с большим количеством проблем. Но одно бросалось в глаза сразу – это толерантность. Хочешь -ходи в шлёпанцах и шортах, хочешь- в туфлях и платье. Хочешь – соблюдай традиции, а не хочешь – ешь свиную колбаску и запивай её молоком, твоё дело. Потрясло отношение к инвалидам. Во время праздника на площади в кругу танцующих девочка на инвалидном кресле. И одноклассники с ней танцуют, поворачивают кресло и всем им весело. В Киеве такую девочку бы держали в специальном интернате. и на праздничной площади ей бы точно не было места. Поражала и безопасность. Весной 92 Лёнины одноклассники часто оставались у нас ночевать – ехать поздно через весь город было небезопасно.  А здесь мы засиделись за полночь во дворе с гостями. Было жарко и во дворе ночью приятней. Вдруг из дома выпархивает девчушка лет пятнадцати и идёт гулять. Мы с Гришей замерли, а Марат, который прожил уже полтора года в стране, успокоил: всё нормально. Сейчас, к сожалению, ситуация не такая благополучная.  

Конечно, изобилие товаров не могло не поражать. В витрине магазина хозтоваров меня очаровал ярко-красный совок для мусора с длинной ручкой – красиво и удобно. Вспомнилось, как Мариам Самсоновна говорила о своей маме, что она трижды начинала жизнь сначала, с совка для мусора (после гражданской, в эвакуации и после возвращения в Киев). И хотя у нас был совок, положенный в контейнер, я радостна явилась домой с приобретением.

Выбор в молочном отделе просто шокировал. Я так люблю все эти милки, творожки и прочие радости желудка. Правда, через пару месяцев я взяла себя в руки – слишком быстро я стала поправляться.

В магазине игрушек Гриша грустно заметил – у наших детей украли детство. На самом деле это и верно и не верно. Я до сих пор помню любимые игрушки, свои и моих детей. Могу рассказать, как звали моих кукол и помню, как чудесно пахли чешские карандаши для рисования. Современные дети, заваленные игрушками, не понимают счастья новой, так давно желанной игры или куклы.

Наши контейнеры пришли на удивление быстро. Мы получили извещения буквально через неделю. Все вещи были в целости, почти ничего не побилось. Пропал только большой энциклопедический словарь и почему-то оказался лишний ковёр. Наверное Лёшкин, решила я, и сложила его вместе со всеми остальными Лёшиными ящиками.   

Больше всего было новых, незнакомых фруктов и овощей. Все наши друзья-старожилы (полгода в стране или год) расхваливали авокадо и делились рецептами. А какой он из себя, этот авокадо -поинтересовалась я. Зелёный, больше груши, меньше арбуза – примерно такое описание мы получили. В ближайшие дни я послала Лёню за авокадо, овощной был рядом. Лёня принёс нечто, соответствовавшее описанию. И я приготовила первый салат из авокадо по Лоркиному рецепту: пожарила лук, добавила к мякоти авокадо, чуть посолила, поперчила, смешала с майонезом. Вкус был необычный, но всё съели с удовольствием. Позже выяснилось, что это был не авокадо, а манго. Больше я этот эксперимент не повторяла, а авокадо мы все очень любим. Кстати с манго мы встретились не впервые. Однажды в Киеве маме подарил фрукт какой-то больной из пурицев. Мы ели один фрукт всей семьёй и много лет хранили косточку как большую экзотику. Ну примерно, как синьор-помидор дарил фантики от конфет.

За продуктами раз в неделю мы ездили на шук (рынок) Кармель в Тель Авив. Это совершенно замечательный рынок, с таким изобилием красок и запахов, как нигде больше. Или мне так кажется, потому что это как первая любовь. Мы там покупали и овощи-фрукты, и мясо, и даже сыр. Если я видела новый фрукт, покупала хоть одну штучку – как не попробовать, что это такое. Что-то понравилось, что-то нет. Разочаровывали яблоки, мой любимый фрукт. Мне все сорта казались слишком сладкими и не вкусными. Смирилась с зелёными «бабушка Смит», но киевского разнообразия с белым наливом, антоновкой, славой победителям всё же не хватало. Сейчас привыкли, появились другие любимые виды. Та же история была с помидорами. Я была не одинока – вся алия выдвигала к Израилю те же претензии. Были нытики, которым всё было плохо, были оптимисты. Но это уже зависит от того, что у человека внутри, а не снаружи.   Интересно, что один мой приятель-француз рассказывал про точно такие же жалобы его соотечественников. Ещё одним разочарованием была клубника. Когда она появилась ближе к зиме, нашему восторгу не было предела -ягоды были огромные, красивые, яркие. Восторг прошёл быстро – не тот вкус! Надо заметить, что наша алия очень способствовала развитию клубниководства. Появились новые сорта, ароматные и сладкие.

Мы прилетели ещё в разгар большой алии и теудат зеут (удостоверение личности) нам в аэропорту не выдавали. Нужно было пойти за ним в министерство внутренних дел. К этому моменту мы прожили уже неделю или две, услышали, как звучит иврит. Леня спросил- не будем ли мы возражать если он возьмёт себе новое имя Арье,  ведь дедушку, по которому он назван, звали Арье-Лейб. Сын резонно говорил, что иначе его будут называть Лёнья, так все израильтяне произносят, и ему это крайне не нравилось. Мы нисколько не возражали, пусть будет Арье, то есть тот же лев. Мы собрали фотографии и отправились всей семьёй. Сдали всё что нужно, и нам обещали прислать документы по почте. В те годы израильская почта работала как часы. И правда, через пару дней в почтовом ящике оказались все пять конвертов (Ниночке ещё удостоверение не полагалось). У нас с Гришей, у родителей – всё в порядке. А вот у Лёни … Вместе со сменой имени ему изменили и внешность. Арье Комский, 1975 года рождения теперь выглядел лет на 10 старше, носил длинную бороду и вьющиеся пейсы. Мы покатывались со смеху и говорили, что настоящий Арье должен выглядеть именно так! Конечно, замена документа не заняла и пяти минут, но ксерокопию на память мы себе оставили.

Кто-то говорил, что первый год в Израиле — это как медовый месяц. Деньги платят, можно не работать, учиться и знакомиться со страной. Мы быстро поняли, что иврит – ключ к успеху в жизни, и пошли в дневной ульпан. Он располагался на улице Шапиро в Рамат Гане. Напротив – алмазная биржа, рядом на углу - кондитерская фабрика «Элит». Так что изучение языка у нас шло под запах шоколада.

Через пару недель после приезда был день рождения Наташи, которая нам так помогала в первые дни. Мы все жили недалеко от парка Леуми, и день рождения праздновали в парке на травке. Пикник в парке, почти в центре большого города! Это тоже было удивительно. Ну кому бы пришло в голову расположиться в Мариинском на траве? Мы приехали их страны, где стояли таблички «по газонам не ходить». Свобода ошеломляла. Нам ещё предстояло почувствовать себя внутренне раскрепощёнными, это был долгий процесс. 

В один из вечеров мы вышли с Ниночкой пройтись. Нас догнал парень, и спросил не хотим ли подработать. Он отвёл нас в частный дом престарелых, где мне действительно предложили работу. Пока я беседовала с хозяйкой он подбивал клинья к Ниночке, чем и объяснялась его доброжелательность. Но дальше слов дело не зашло.  Я проработала там несколько дней, а впечатления остались на долго. Это было небольшое заведение, располагавшееся в трёхэтажном здании. На первом этаже было нечто вроде дневного пансиона. Сюда утром привозили, а вечером забирали вполне жизнеспособных пожилых людей. Их кормили и развлекали. Второй этаж – с проживанием. Комнаты на двоих, в каждой своя ванная и туалет. Старички и старушки здесь нуждались в некотором уходе и присмотре, но были вполне адекватны. Третий этаж – больные Альцгеймером, душевнобольные, с Паркинсоном и прочая. Здесь уже нужно было менять памперсы, кормить с ложечки и т. д. Обслуживающий персонал работал по неделе на каждом этаже, чтобы никому не было обидно. Но новичков брали только на третий этаж – если неделю выдерживает здесь, значит пригоден для такого труда. Это и правда было не легко, но я выдержала. Моя напарница-наставница уговаривала остаться. Я уходила потому, что начинались занятия в ульпане. Она же говорила, что здесь я выучу язык быстрее, ведь по-русски никто не разговаривает. В чём-то она была права, и платили там совсем не плохо, но я хотела учиться нормально и ушла. А некоторые мои подопечные до сих пор стоят перед глазами. Особенно двое. Один всё время просил есть. Ну хоть что-нибудь. Иногда было трудно выдержать, и мы его тайком подкармливали между едой. Кормили в этом доме совсем не плохо – и вкусно, и разнообразно. Я думаю, это было довольно дорогое место. Второй ходил в ковбойских сапогах и со шляпой, заброшенной на спину. Этим его чудачества и заканчивались. Это был тихий, спокойный человек, прекрасно говорил по-английски и почему он жил на третьем этаже- было не ясно. Видимо, не всегда он был такой спокойный.

Вторая моя работа была «никайон», то есть уборка. Этим можно было заниматься в свободное от ульпана время. Сосватала мне две мои уборки Володина мама, Дина Марковна, светлая ей память.

Небольшая вилла в Рамат Гане. Когда я зашла в дом, моя первая мысль была как бы не напачкать тут с моей уборкой. Всё сверкало чистотой и мне было совершенно не ясно, что нужно убирать. Хозяева были из «еки» - так называли выходцев из Германии. Пенсионеры, старушка была из Судет, а муж её из Чехии. Оба попали в Палестину задолго до войны. Хозяйка раньше держала магазин и салон одежды в Тель Авиве. Общались мы по-английски. Первый вопрос – умею ли я делать спонджу. Пришлось признаться, что я не знаю, что это. Оказалось, что   ספונג'ה   («спонджа») – это способ мытья пола. Вода с моющим средством разливается по полу, а затем шваброй тщательно выгоняется на улицу, вымывая всю грязь из углов. В Украине полы, как правило, деревяные и ничего подобного, конечно не могло быть. В Израиле все полы плиточные, вода им не помеха. Способ мне понравился, я и дома стала так убирать. Только воду пришлось собирать и выливать. Старушка учила меня, какие есть средства, чем мыть разные поверхности и прочим премудростям израильской уборки. К счастью, она не допускала меня вытирать пыль с фарфоровых фигурок, так что я не боялась что-нибудь уронить. Ей нужна была помощь только на более тяжёлых работах. После трёхчасовой смены меня торжественно приглашали перекусить. Меня уже ждало тёплое яйцо, хлеб, сыр. Яйцо стояло в рюмочке, а сверху на него был надет специальный вязаный колпачок, чтобы не остывало. Мне нравились хозяева, никакого унижения я не ощущала. Наоборот, я чувствовала, что делаю хорошую работу, и рада была заработку.

Второе место работы было в Гиватайме, куда я шла пешком минут двадцать. Это была не вилла, а большая квартира. Жил в ней вдовец, пенсионер, в прошлом инженер. Он был большой аккуратист. Кухонная плита поражала чистотой, хотя видно было, что он себе готовит. В салоне стоял книжный шкаф. Тренируя иврит, я украдкой читала названия и была поражена, когда прочла «מלחמה ושלום «, то есть Война и Мир. Достоевский там тоже был. Весной все деревья вдоль улицы покрылись белыми или розовыми цветами. Это было так красиво, что я потащила Гришу с фотоаппаратом.

Это сейчас я уже не так удивляюсь баухиниям, а тогда природа поражала. И не меня одну. Наш троюродный брат рассказывал. «Идём мы с женой и видим алоэ. Ой! - кричит, посмотри какое алоэ. Точно, как у мамы в горшке. Только в десять раз больше! На другой день видит фикус и опять: Ой! Какой фикус, как у мамы в кадке, только целое дерево! А потом видим банан. И тут она замирает и спрашивает: слушай, это что такой хрен?!».

Всё было бы прекрасно, но заболела мама. У неё был холецистит, который дошёл до стадии, когда камень застрял и пришлось срочно везти её в больницу. Камень пытались вытащить как-то через зонд, но стало только хуже. Начался сепсис. Я уже не помню всей последовательности. Маму прооперировали, и она провела в больнице почти месяц. В первый вечер я, уходя из больницы заблудилась и никак не могла найти выход. Прямо как в фильме Чародеи. Я до сих пор помню лицо медбрата, который помог мне выбраться. Уже после операции мама лежала, ослабленная, еле живая. Меня отвела в сторону медсестра и сказала: так она не выживет. Как хочешь, хоть на себе неси, но заставляй её вставать и ходить». Я очень испугалась и поняла, что надо делать. Мама провела в больнице больше месяца, похудела килограмм на двадцать, но прожила потом ещё двадцать шесть лет. Почти тогда же, в октябре или ноябре, заболела и Шеля Соломоновна. Это было как удар грома среди ясного неба. Она так готовилась к Израилю, так ждала, что Дина Марковна найдёт ей тоже какую-нибудь не тяжёлую уборку и вдруг начала слабеть. Рак. К счастью, страшных болей не было, или химия их предотвратила. Она просто таяла на глазах. Папа мой вначале держался, ходил в ульпан, строил мебель. Но позже его болезнь тоже усугубилась.

В феврале приехали Лёша с Лилей и теперь уже мы были в роли старожилов. Они приехали к нам из аэропорта в хмурый пасмурный день. Все были воодушевлены, носили вещи, говорили без умолку, а Игорька поручили Ниночке. Он грустно стоял у окна в салоне и смотрел на моросящий дождь. А потом задал вопрос, который мы тоже часто цитируем: Ниночка, а какие города Израиля больше всего страдают от потопов?»  Шутки шутками, но в Израиле во время дождей в пустыне тонут, это, к сожалению, не редкость. Вечером мы укладывались спать. Игорька пришлось положить на пол, так как кровати для него не было. Возьми свой второй коврик, предложила я Лиле. Какой второй - удивилась она. У меня только один большой, что мы вместе покупали. Так выяснилось, что нам в контейнер подложили чей-то ковёр. Он оказался очень качественным и по сей день нам служит.

Мы кончили ульпан, так называемый ульпан алеф. Пора было думать о работе. Гриша начал всюду рассылать свой קורות חיים, надеясь найти работу по специальности. А мне что делать? Правда, я получила и подтверждение диплома и даже перевела на иврит (в переводческой конторе) трудовую книжку, но что с этим всем делать я не знала. Что инженер я никакой- мне было ясно. Я решила переквалифицироваться в секретарши, и пошла на платные секретарские курсы. На курсах было много предметов – английский, иврит, бухгалтерия, компьютеры, что-то ещё. На иврите мы учили названия канцелярских товаров, на бухгалтерии тоже какие-то небольшие знания давали, английский был совсем никудышний. Но компьютер, первый компьютер в моей жизни, это действительно было интересно. И лектор был чудесный. Базисные знания за эти несколько уроков он дал прекрасно. Я просиживала в компьютерном классе столько, сколько можно было. В конце концов нам вручили дипломы, где у меня все пятёрки кроме английского – нечего было поправлять преподавателя. Эта бумажка прибавила мне уверенности, и я занялась поисками работы. Что было дальше я расскажу как -нибудь в другой раз.